По первым схемам линии метро
По банке Лейденса, по буквам в алфавите,
Возможно даже по своим следам,
По запаху в подсобных помещеньях,
Вдруг узнаёшь о приближеньи: А – Лета,
Б – бубнового вальта,
Несущего какие-то известья,
О том, что есть я.
Но Лейденс мёртв. Ток пойман и в рабах.
Уже следы затоптаны следами,
И в спёртый воздух крикнутое: Ах!
Как эхо, переделанное в Эх
Теряет смысл первоначальный.

*** 

Всякое сновидение, поделенное на:
Литры, щиколотки женщин,
Глаза собаки, присевшей рядом,
Уводит так далеко, что дома уже не видно.
Особенно, если делить на яды.
В такие сны – лучше лежать на месте,
Лёжа, легко притвориться мёртвым,
И видеть, в какие все входят двери.
И слышать, какие поют там песни.
И видеть, куда пропускает Пётр.
Всякое сновидение, поделенное на:
Ветер, шумящий о чём-то южном,
Вещи в рассрочку, на пол-января,
Уводит так далеко, что уже не нужно,
То, для чего я позвал тебя.

*** 

Синий, как синагога,
Инсинуация, синус,
«Да» по-испански, море
В англоязычных странах
Обжигающий полу день. Сиеста.
Синусоида нашей сказки
Упирается в тень подъезда,
Чёрную, как глаза цикады.

*** 

Никто не знает,
Даже те, что узрели дали:
Воздух становится непрозрачен
И обретает форму.
Великие ссоры проносятся мимо.
Небо видно лишь некоторыми местами,
Похожими на железнодорожную платформу,
Идущую в направлении Крыма.
Никто не видит,
Даже те, кто с глазами:
В царстве три – девять
Земля становится всё более плоской.
Время измеряется уже не часами,
А какой-то сплошной полоской.
Дни теперь гораздо короче,
Или наоборот – длиннее,
Но работает почта, и выпускают марки
С изображением Бруно и Г. Галилея.

*** 

То боги, как чёлны,
То чёрны, как липы.
Обожравшись холодной постелью,
Сапогами, болотами, снами,
Шито-крыто. И вера, как калий
В воротник аккуратно зашита.
Шито-крыто. И камешек в воду.
А за пазухой дверь на запоре,
А за пазухой дождь, как из сита,
А за пазухой мёртвое море.
Ти-та-ти-та –и люди, как люди.
Та-ти-та-та –и боги так чёрны.

*** 

Нету: лета, дара чтобы,
Данных о предназначеньи,
Веры в, наличья воли
К поступательным движеньям.
Нету дома с медной ручкой,
Колокольчика на дверце.
Сидя в койке, я бесстрашен.
Стоя в церкви, я бессмертен.

*** 

Каждый звук, прошедший мимо.
Каждый блик в другом окошке.
Это: «ах как ты красива»,
Громкий стук столовой ложки.
Парабеллум. Сумка с щами.
Кровь священного ягнёнка.
В клетку синюю клеёнка.
Рис. в брошюре тонкой Кали.
Каждый сон в чужой квартире,
Каждый код в чужом парадном,
Это: «я уже одета»,
Сумрак подворотни смрадной,
Гимназист, бегущий прытко,
Дом, построенный вручную,
Рыба за стеной прозрачной,
Пёс голодный, сторож мрачный,
Виноградная улитка,
Фраза: я вас арестую.

*** 

Только Хармс в моей постели
Недочитанный и еле
Еле-еле уловимый
Запах съеденной малины,
Снов, прокрученных вторично,
Солнца, греющего спину,
Медных, стёршихся наличных,
Но уже наполовину,
Но уже под всей кроватью,
Только холод несусветный,
Выдувающий из платья,
Уносящий за карнизы
Недочитанный и еле
Еле-еле уловимый
Запах жизни.

*** 

Когда-то, в этой жизни, но в пространствах,
Подверженных другому измеренью,
Я видел дни похожие на бисер,
И находил на тротуарах деньги.
Теперь июнь сменяется зимою
И верю я, что день продлится долго,
Лишь перед сном, скорее, -
Перед смертью, похожей на:
Отсутствие болезней,
Меня, гуляющего где-то,
Полёты без движений,
День без полдня.

*** 

Мне нечего вспомнить, кроме:
Обрывков детства, цвета некоторых восходов,
Имени какого-то человека,
Одновременно являющегося пароходом,
Нескольких фраз типа: работа не волк,
Или жили-были старик со старухой,
Знаний о том, как воняет портянкой полк,
Фотографии Маклая Миклухи.

*** 

Белоснежный адепт в груди
Сонного Бертлета Грина
Светит на шаг вперёд,
Оставляет следы в коридоре,
И вскоре, становится всё светлей.
Тень длиннее вещей.
Бертлет Грин моет руки.
Гремит умывальником эхо
И Берт смывает его.
Ломаясь в траве на части,
Начинается день.
Глина ещё холодна,
В летней кухне, разумеется, лето,
Хочется крикнуть: - Эй!!
И стать властелином света.

*** 

Напиваясь до галлюцинаций,
Я делаю вид, что я:
Раз – трава,
Два - побеги акаций,
Три – плодоносящая земля.

*** 

И стал сосуд дороже воды,
А дом дороже живущих в нём.
И многие отчаялись и кончали смертию, а многие сидели
И выли, покрываясь язвами, страшась сделать также.
И пусто было внутри у тех и других.
Те же, что рождались, думали так и должно быть,
И гадали в чём виновны,
И не ведали откуда печаль.
Дни стали длинны, а ночи не приносили отдыха,
И лишь некоторые знали зачем всё,
Но мало было таких,
И голос их был неслышен, а тела слабы.
И было так, что по прежнему наступали зимы,
Но уже не уходили, а оставались в жилищах,
Говоря: Я и есть Лето.
И некому было доказать обратное,
А тем, кто пробовал, говорили: Разве не холодно нам?
Вот наши одежды, они на нас,
Вот наши книги, в них всё написано.
И шли вниз, думая, что идут вверх,
И говорили слова, думая, что знают Слово.

*** 

Жизнь в империи
Была не так уж плоха,
Облака походили на прерии,
Прерии –на облака.
Падали хлопьями оттепели,
Заносило по крышу летом,
Жизнь в империи
Была не так уж плоха.
Особенно осенью,
Когда созревали ветром
Разбросанные: пока, приезжай,
Ну где ты?

*** 

…Донесение.

Глубокоуважаемая М.!
В городе тихо и по странному совпадению
Удивительно тепло для этого времени,
Термометр на ратуше показывает 27.
Вопреки ожиданиям, перемены едва заметны
Ночью так же небезопасно:
Цыгане, пьяная стража, сброд.
Очень тянет с реки.
Пейзажи –сплошные Этны
Всюду, особенно в новых кварталах,
Запах отхожих вод.

*** 

В защиту буквы Ё

Ёж, шатаясь по крышам,
Пел снегирей солнцебрюхих,
Пугая их свистом трубы.
Ёлки просили зимы
И плакали в простынь,
Прожжённую хлором.
Дети глазели на синее хором,
Ёрш говорил о любви.
Ёрзали пальцы на мокром,
Диваны скрипели скрип,
Китайцы китаили связки с укропом,
А царь инсценировал грипп.

*** 

Трудно ходить, когда можно летать,
Но кто знает пароль?
Трудно играть свою роль,
Когда в кладовке темно.
Трудно не спать, когда снятся такие сны.
Трудно брести до весны,
Когда скоро зима –
Длинная, как соседский язык.
Трудно жить наугад, имея опрятный вид,
И замок загремит, лишь только нашёл тропу.
Сидеть взаперти, значит сидеть взаперти.

*** 

Обними меня в переулке,
Заруби мне белого петуха.
Я буду нем, как угорь,
Скользкий и отвратительно юркий,
Как из реки в дорогой перчатке,
Женская неживая рука.
Когда в домах ещё знали Ка,
Зарывшись в прибрежный ил,
Я уже долго лежал на дне.
Я забыл почти все слова,
Означающие что-то вне
Того, что во мне плещет Нил.

*** 

Зум-Зум-Зум!
Падает с грохотом снег.
Зум-зум-зум!
По спинам, по пальцам, по рту.
Я надеваю искусственный мех,
Я выпиваю искусственный смех
И ухожу в темноту.
Зум-зум-зум!
Лучше не слушай, усни.
Это шорох ходячих башен,
Помнишь, я тебе говорил?
Это их огни,
Это не очень страшно.

*** 

Сегодня произошло приближение
Ровно на одно сегодня:
К концу всяких раздумий,
Поедания пищи, выгула нелюбимой
Теперь собаки, ожидания любви
И немного денег.
Ровно на одно сегодня ближе
К уничтожению полковником
Из паспортного отдела, моей бумаги,
В урне для сжигания важных бумаг.
Он будет сплёвывать и смотреть
На синий огонь, зябко потирая руки:
Ровно на сегодня дальше
От мальчика, грызущего яблоко.
От мальчика, болтающего ногами.
От мальчика, не знающего, что
Там, за холмом.

*** 

Эта собака упала мне прямо с неба
Я знаю её, как пальцы японцев Солнце,
Я съел бы, наверное, на спор,
Чужой черепаховый гребень,
Чтобы увидеть, как она засмеётся.
Осеннее солнце мне машет губами:
Скорей, пока не очнулся вечер!
Я съел бы, наверное, на спор,
То, что вам противно трогать руками,
Если бы кто-то купил
Мои носильные вещи.

*** 

Девушки, с Вот Такими Ногами,
Ходят туда – сюда.
Девушки, с Вот Такими Ногами,
Едят рядом с нами хлеб.
Но что мы можем поделать,
Когда молчат поезда.
Они проходят, как пули,
Сквозь наш поражённый череп.
Девушки, с Вот Такими Ногами,
Нате стальные крылья!
За каждую унцию веса –
Круглого золота слиток.
Но что мы можем поделать,
Когда все мы покрылись пылью,
А то, что осталось нашим,
Прячется возле калиток.
Девушек с Вот Такими Ногами, -
Просто ничком на бруствер
И гладить по нежным спинам,
Но что мы можем сказать,
Когда разложение ткани
Льётся потоком винным,
А чёрный короткий зуммер
Рявкает коротко – брать!

*** 

Грустных женщин, играющих на лютне,
Жёлтые молчаливые листья,
Безветрие и хлам
В карманах давно не одёванной куртки,
Белых птиц с длинной шеей,
Взлетающих в небо,
И лес, где-то так далеко
На горизонте вижу,
Всматриваясь в пыльную полировку стола.
А кто-то там берёт монтировку,
И кивает угрюмо: пора!
И через час невозможно выйти из дома.

*** 

Если нельзя сделать так,
Чтобы женщины прыгали в окна,
Думая, что их разлюбили,
Но не разбивались бы насмерть,
А оставались бы живы,
И мужья приходили на звон
И крики удивлённых прохожих,
Оставив раздумья о вечном,
И чай с недочитанной книгой,
И говорили, что любят,
И не болит ли колено.
Если нельзя сделать так,
Чтобы девушки резали вены,
Видя, как плачут старухи,
Щупая дряхлую кожу
И небо выцветшим глазом,
Но не истекали бы кровью,
А, лёжа в стерильных палатах,
Ждали прихода апреля
И мыслей о чём-то хорошем.

*** 

Азиаты сидят на сиденьях,
Обтянутых кожей бизонов,
Оленей и ездовых собак,
И думают, что скоро выпадет снег.
И видят в отражении стёкол
Какой-то им ведомый знак,
И пахнут контрабандным Парижем,
Впитавшимся в мех.
Всё происходит не скоро,
Короче – не значит лучше.
И длинный осенний шорох,
Уйдя от билетных касс,
Жуёт настороженно ноги
Автобусам и пассажирам,
Застывшим при виде чуда,
Сошедшего вдруг на нас.

*** 

Что-то ещё?
Что-то большее,
Чем лошадь, расчерченная на квадраты?
Что-то более красивое,
Чем палец, вывернутый наизнанку?
Что-то ещё?
Плодовитые китаянки,
Осыпанные плодами
Любви и китайских яблок,
Прижимающие к груди носовые платки,
С пятнами вчерашних китайских пьянок?
Что-то гаже мёртвых, гниющих собак,
Так любимых детьми и вами?
Что-то нестерпимое более,
Чем одиночество?
Что-то ещё?

*** 

Это же очень просто,
Проще, чем лунный камень –
Упасть в параллельный остров
Нагими влюблёнными псами.
Ходить на четыре такта,
Смеяться, упав на спину,
И приглашать королей на завтрак,
А королев уводить к заливу.
Читать им дикие вещи,
Шевеля по привычке губами:
Врач. Электричество. Вещий.
И, коснувшись случайно следами,
Ставить смущённо точки
На мягких, как прорубь, птицах.
Придумать новые лица
И возвращаться назад на ощупь,
Стараясь молчать шагами.
Пить ледяное счастье,
Нырять в отражения окон
И целовать все четыре запястья,
И резать на память локон.
Уметь растворяться в небе,
Костры разжигать глазами,
И палкой горящей север
И юг поменять местами.
Потом поменять всё снова,
Зарыться поглубже в землю
И слушать, как дышат кедры,
И утра боятся совы.
Но король застучит ногами,
Требуя громко сдачу,
И королевы заплачут: как грустно,
Теперь всё можно.
И слёзы размазав платьем,
Сожгут лягушачью кожу.
И замок воздушный рухнет,
И юг останется югом,
И феи, вспотев на кухне,
Умрут за Полярным кругом.

*** 

Рыжие дети,
Уперев подоконники в локти,
Пускают чистые руки в степь.
Но хаос посеян.
И в джатаках мокрых,
Наша роспись губами на стёклах
Будет лить из ведра
Многочисленных истинных Ра.
Высокие вольты в сеть
Я вплетаю, как дым,
Но хаос посеян,
И плавятся вечные льды.

*** 

Так кончается путь пилигримов.
Так солдаты насилуют женщин,
Влюбляются и остаются жить с ними,
Убивая мужей и линяющих кошек.
Так из случайных прохожих
Выходят прекрасные слуги,
Хранящие письма с фиалкой.
А те, что остались с разорванным брюхом,
Думают: слишком жарко для новой жизни,
Слишком жарко!
И вешают фотографию Нансена
Рядом с телами жены и кухарки.
Так менестрели умирают от тифа,
Даря санитарам фамильные перстни,
Так палками отгоняют собак с голубыми глазами,
Бредущих в своё поднебесье,
Так книги меняют на хлеб,
Клянясь себе, что выкупят завтра,
И плачут тихонько, что так мало
Счастья, хлеба и книг.
Так сокращают дорогу, идя напрямик,
И веруют в бога, когда их спасает лесник.
Так на спор, в гиблых озёрах,
Ловят руками налимов,
Так девушки с некрасивыми лицами
Читают на каждых заборах:
Так кончается путь пилигримов.

*** 

Бы-бы-бы
Ло-ло-ло
Было. Лбы в дланях.
Чудовище в розовых тканях,
Вывалив очи, просило
Громко белой еды.
О, холм с дырой навсегда!
Я знаю, это был ты.
Это видно по пальцам –
Дважды два раза по пять.
Оно не давало нам спать,
Распевая звериные танцы
С запахом прелой воды.
Бы-бы-бы
Ло-ло-ло
Было. Льды в далях.
Младенец, хохочущий в санях,
Беззубую пасть разевая,
Впивался руками в кадык.
О, дыры с холмом навсегда!
Я знаю, были то вы.
Это видно по книгам,
Мне был медно-вытертый знак –
Подброшенный в воздух пятак
Был съеден малиновым тигром
В пятнах жухлой листвы.
Бы-бы…

*** 

Рецепт

Закрой все двери на ключ
Шапку из волос Далай-ламы,
С вышитым бисером Буддой,
Самого Далай-ламы подарок,
Белым войлоком вниз осторожно одень.
Будь прозрачен и светел,
Вымой руки в священном сосуде,
Погляди на восток и, если он чист,
Доставай их подвала посуду.
Пусть курит в чаше мирт,
Пусть чуть тлеет сандал,
Нужно взять спирта литр
И залить им стакан изумрудной травы,
Что стояла, пока не ударил мороз,
Что лежала сто дней под кустом белены
В перемётной суме из ушей и хвостов
Сорока девяти не родившихся коз.
Как зальёшь, в тёплый угол поставь,
Где темней темноты, где не ходит никто,
И читай девять джатак подряд
Девять дней и девять ночей,
Ешь лепёшки, пей рыбий бульон,
Вышивай или шей.

*** 

Долго мыл руки холодной водой,
Узнал, что за стенкой – море.
И нет никаких других городов,
И нет ничего более.
В домах под снос происходят обычные вещи:
Стояние времени,
Ожидание снов,
Подсчёты трещин.
Соседи похожи на прочих людей –
Просят спичек и денег,
Разве только старухи ещё старей,
И всегда понедельник.

*** 

Когда ты так далеко,
Что, если идти пешком,
Столько жизней в пути,
Я пью молоко с твоих губ
Каждую ночь, Ти!

*** 

Люба мила, в степь
Уведу полынную,
Бронзовожукую.
В руки тонкие, в пальцы длинные
По Перу, по Крыму,
По Сим-реке,
По печали, по горюшку лукову.
Жить да жить, моя красная девица,
В старике и старухе,
В песке речном.
Разве гладко дорога нам стелется?
Моя пепельноглазая девица.
Пойдём потихоньку, пойдём.

*** 

Печальнее самих по
Себе людей холодного солнца,
Ртами ловящих куски
Пепельной манны.
В лица пуха и праха,
В подушки вкуса полыни.
Фетра промокшего запах.
Заяц, простреленный насквозь,
В складках табачных карманов
Себя подает на ужин.
И больше никто не нужен.
Прогулки на тонких подошвах,
Руки знакомые к чаю,
Печальней самих По.

*** 

Люди, жгущие спички
В ожидании солнца,
Знают, как жаден лёд,
Но по старой привычке
Кто-то всё-таки рвется,
Разбирая паркет,
Посмотреть на чадящий восход.
Люди, жгущие спички,
Дети в пёстрых одеждах,
Собаки, вмёрзшие в наст –
Все спят до главных зорь.
И ржавеют сонливо отмычки,
И, пугаясь прокуренных пледов,
Под арктический ветер уходит,
Не дождавшись рассвета любовь.

*** 

Белые жабы, свинячась,
Хлюпьями рвавых колен,
Падали, злобно карачась,
На водопады сперм.
Беглые шизоманьяки,
Потными лапами шин,
Ламами и далаями
Рвали изящество спин.
Эти конторские руки
Пиротехническим снам
Веские штуки-дрюки
Красили в розовый хлам.
Пенни, пампасы и шляпы,
Мачты и стон ягодиц,
Всё в двух верстах от Анапы,
Если наесться пицц.
Но очарованных устриц
Меньше из плода в плод,
И рамахари, нахмурясь,
Харикришен ведут в огород.

*** 

Нарастающие эффекты
Галлюциногенных ти-ти-ти
Старый способ, путём химических формул,
Ощущения всеобщей любви.
Что там белее белого?
Конструкция Б.
Чаще всего это пишется мелом
На водосточной трубе,
Чтобы гений в шапке-ушанке, тире
Мальчик с недетским взглядом,
Говорил: “я слушал, как дышат собаки,
У них испанка. А ещё я жёг листья
И отравился, наверное, трупным ядом”.
Есть и другие методы,
Рост молочных зубов и незнание азбук,
Но это почти нереально и более некогда,
Чем стрижка волос или новый галстук.
………………………………………………
И тех, кто привык спать стоя,
В рубахе со связанными рукавами,
Декламируя откровения железных коек,
Добытые пыткой телами,
Сцены деторастления и т.д.
Путешествуя в дальние страны
Или хотя бы в чужие квартиры,
Оставаться лежать на диване,
Щупая найденный талер,
Пахнущий летом и пылью.

*** 

Ропа удихоть
Цирь пан анд дами горо
Мете шарасс нем реть
Мотвих твозах гла охть
Будни чотхо пожее
На утзуху мыто корую
Ши яслу акт коред
Дно охудить чью он
Ты боч лыбо раш стнее,
Лии уртом пако зане
Лись бы ныс.
Не на немд годка
Тырасвают тепли,
Не но чевером годка
Жунно типь.
Цирь пан анд дами горо
Мете шарасс нем реть
Мотвих твозах гла
Охть будни чот
Охть будни чот.

*** 

Меня нет здесь,
Я собираю плоды манго
В большую корзину,
Рисую картины, танцую танго,
Вспоминаю Сибирь, разбавляя
Клюквенным морсом льдины.
Кто-то другой сидит в моём теле
И не знает, что делать,
Иногда уезжая на север или на юг,
Когда нужно куда-то ехать.
Кто-то другой пишет письма в уме,
Варит невидимым женщинам сказки,
Пока я, здесь на огне, жарю ей мясо.
Её можно трогать руками,
Любить ещё больше и больше,
Ходить с ней к кому-нибудь в гости
И, просыпаясь рядом, говорить ей: здравствуй,
Милая! Мне кажется, сегодня наступит осень.
Она, улыбаясь, - осень?
Но это после обеда, а сейчас я сварю тебе кофе,
А ты почитаешь мне Веды.
И наступает восемь, каштаны в плащах,
Старухи, промокшие папиросы,
И дальше в таком же духе.

*** 

Ночь кончается, как все то,
Что можно потрогать пальцем.
Под окном обглоданный труп ландо,
До горизонта земля в следах;
Охотники настороже,
Но нигде не увидишь зайца.
Ночь кончается. Начинается северный день.
Разница не большая, но всё же,
Как сказал бы, наверное, Берендей,
Истина мне дороже.
До весны далеко. Впрочем,
Были бы деньги, женщина с выменем,
Или то, что условно зовут везением.
А пока понедельник. Северный день.
Охотник уже в пальто.
Дворники поджигают опавшие сновидения.

*** 

Друг, ты слышишь? Я сплю.
И, как водится, льды,
Все стоячие воды хватают
Охотней. Тихо падает ртуть,
Я лежу в подворотне,
Иногда отражая паденье звезды.
Между тем, все идёт
К завершенью столетья:
Запад ближе, Конфуций
По-прежнему мёртв.
Я гляжу на помёт,
И мне чудится пение.
Льды становятся толще.
Пурга все метёт.

*** 

Что это? Слышишь? Что там,
Крадется как будто? Ты?!
Иуда, собирающий марки,
Разрушающий гнёзда,
Иуда, рвущий в карманы ковыль.
Батюшка, что вы, бросьте!
Марки иудины врут.
В гнёздах ютится осень,
В полках ночует осень,
Дворники листья жгут.
Кто это? Слышишь, кто там,
Ходит, пугая нас?
Иуда, ворующий марки,
Вьющий в кладовках гнезда,
Иуда, включающий газ.
Милый мой, бросьте, что вы?
Осень давно в тюрьме.
Темно в половине шестого,
В чулане, где Иегова
Вздёрнул себя на ремне.

*** 

И в то же время, думаю, что скоро
Прилив сметёт весь мусор и на дне,
На Самом дне, построит новый город.
Как гость коралловый , как мне
Во сне подаренные вещи,
Как морок, проживающий в огне.
Как я, необъяснимо вещий.

*** 

Вокруг солнца ещё раз
Вместе с солнцем каждый день
Сам с собою каждый день
Вместе с всеми каждый день.

Вместе вместе каждый день
Сам с собою каждый день
Вместе с солнцем каждый день
Вокруг солнца ещё раз.

*** 

Кто уязвит меня настолько, чтобы птицы
Садились мне на плечи и стихи
Клевали с губ моих, забывших о вине,
Тот будет кем-то, видимо, из вне,
Возможно не живым уже, не здешним,
Не пачкавшим чернилами руки
Со дна реки.
Кто уязвит меня так метко, чтобы вспомнить
Мне удалось сквозь вереницу лет
Насколько холодно, насколько мы бездомны,
Тот будет кем-то, евшим со мной хлеб,
Вокруг смотрящим общими глазами,
Не время измеряющим часами,
А мною свет.

*** 

Чтобы продолжить работу,
Я вернулся домой.
Разливалась повсюду
И валила неслышно с небес
Необычная лёгкость, и милость.
Неужели убили кого-то,
Неужели случилось?!
И увидел, что время стоит
В неестественной, вычурной позе.
И понял: случилось, случилось.
Красной губою заката
Улыбался мне горизонт
И всем тем, кто внутри у меня
Так боялся погибнуть.
А небо бесшумно и тихо,
Как прежде висело на месте.

*** 

Мой друг не создал даже теории,
Мой друг не выдумал ни единой конструкции,
Которой можно хоть как-то,
Приподнять или, допустим, надрезать
Эти слишком похожие ночи,
Эти слишком протяжные зимы
И от этого мне становится пусто,
И от этого мне становится страшно,
И отсюда я делаю вывод,
Что способа не существует,
Иначе бы он это сделал,
Давно уже всё это сделал.

*** 

Если нету дома, Саша,
Трудно усидеть на месте.
Впрочем, если даже есть он,
Жизнь кажется напрасно
Проживаема и будто,
Всё зависит от пространства,
Места то есть, где я не был,
Но как будто ожидаем.
Если нету, Саша, рая,
Наказанье невозможно
Сделать большим, впрочем, что мы
Знаем все о наказаньях.
Если нету, Саша. рая
Наказанье невозможно,
Если нету, Саша, рая,
Наказанье невозможно.

*** 

Если на западе – западня,
Можно представить, что прячет север:
Нарты, крытые паковым льдом моря,
Крик Беллинсгаузена «земля!»,
Следы, которые заметает ветер,
И что-то такое, что даже я,
Не знающий толком о белом свете,
Покрываюсь гусиной кожей
Как только взгляд
Застывает на слишком коротком лете.

*** 

И если повторять слово «август» чаще,
Император очнётся и выйдя в степь,
Скажет: Провинция! И озябший
Двинется в город.
Цепь событий замкнётся,
День снова сменит ночь.
Те, кто не умер летом,
Смогут увидеть осень.
Те, кто не умер летом,
Смогут увидеть осень.

*** 

Ловя ящериц,
Разбавляя вино водою,
Мы делаем вид,
Что жизнь прекрасна.
И умираем,
Так и не поймав бабочки,
Попутного ветра,
Вши в затылке.

*** 

Незнание,
К событиям и датам равнодушье,
Всё делало его похожим на
Радио, молчащее в кармане,
Идущего на промысел Христа.
Либо на собаку,
Стихами говорящую о том,
Как больно лошади в снегу,
И как нам быть,
Когда нагрянет лето.

***

В городе Л. наступает Пасха.
Миф о бессмертии
Стал старше на ещё одну зиму.
И Христос льётся с небес с опаской,
Попадает за пазуху,
Стекает в водосточную жилу.
Льётся и тот, кто считает, что всё пропало,
А также и тот, кто думает,
Что всё ещё станет лучше.
Всё это время, похожие на одеяло
Тянет с залива тучи.

*** 

Настолько осень,
Что хочется плюнуть в небо
И молвить: В который раз!
Или - Ах, мне бы, мне бы.
Но привыкает глаз,
И бормоча в ладони
Октябрь, октябрю, октября
Я возвращаюсь чтобы
Там не застать тебя.

*** 

Если б я мог заказывать сны,
Я видел бы жёлтые дни сквозь стекло,
Тебя, в купальнике из рубашки,
Себя, весёлого и жующего яблоко,
Мир, в котором не умирают,
Но просыпаются.
Много всего. Так много всего.
Вряд ли бы я очнулся.

*** 

Некоторые из нас
Подобны ивам,
Говорящим на другом языке.
Некоторые – насту,
О который порежешь лапы.
Но если всех разбудить,
Мы окажемся вдруг в реке,
Поющей голосом Френка Заппы.

*** 

Уже не задумчивый Бродский,
Полувзлетевший в небо,
Становится белым-белым.
Полупроросший в травах,
Уже всё узнавший, просто
Становится алым-алым.